Том 12. Пьесы 1889-1891 - Страница 72

Однако в число исполнителей «драмы» Чехов привлекал Давыдова без всякого энтузиазма: он полагал, что «браться за драму» ему слишком рискованно (Суворину, 19 декабря 1888 г.). По мнению Чехова, Иванова должен играть обязательно «гибкий, энергичный актер», который мог быть «то мягким, то бешеным». Он опасался, что Давыдов не сможет передать все тонкости и нюансы, будет «мямлить», играть «бесконечно вяло» (ему же, 7 января 1889 г.).

Леонтьев (Щеглов) тоже находил, что к роли Иванова более подходит не Давыдов, а Н. Ф. Сазонов, и замечал, что сам Сазонов «непрочь, видимо, сыграть Иванова (что он лучше сделает, гораздо теплее Давыдова, которого прямое дело — Лебедев)» (22 декабря 1888 г. — ГБЛ). Однако Чехов предназначал Сазонову в пьесе другую роль — доктора Львова (Суворину, 19 декабря 1888 г.).

Чехов хотел, чтобы роль Сарры была отдана М. Г. Савиной, однако актриса предпочла выступить в другой роли — Саши, которую исполнила только один раз на премьере, после чего роль Саши перешла к В. А. Мичуриной-Самойловой.

На роль графа Шабельского Чехов наметил П. М. Свободина, хотя Суворин предложил отдать эту роль И. П. Киселевскому, исполнявшему ее в 1887 г. Его игрой Чехов остался тогда не удовлетворен, поэтому теперь возражал против его участия: «Киселевскому ни за что бы не дал играть графа!» (Суворину, 30 декабря 1888 г.). Н. А. Лейкин, описывая Чехову свою встречу с участниками спектакля, отмечал, что «Киселевский кипятился больше всех <…> Он сильно обижен, что роль графа не досталась ему» (23 февраля 1889 г. — ГБЛ).

С. И. Смирнова-Сазонова (жена актера Сазонова) записала 15 января в своем дневнике: «Задал Чехов работы с „Ивановым“. Давыдов эту роль играть не хочет, Н<иколай> тоже, а кроме их некому. Мы еще раз перечитали эту пьесу, все ее дикости и несообразности еще больше бьют в глаза» (ЛН, т. 87, стр. 305).

Трудности с распределением ролей вызвали задержку в постановке спектакля, премьера которого первоначально намечалась на 26 января 1889 г. Федоров-Юрковский срочно телеграфировал Чехову: «Без вас нельзя раздать ролей. Распределение не слаживается. Необходимо приехать Петербург не позже восемнадцатого. Первая репетиция необходимо девятнадцатого» (13 января 1889 г. — ГБЛ). Чехов прибыл в Петербург 19 января.

О посещении Чеховым репетиций сохранилось несколько мемуарных свидетельств. Савина вспоминала: «…Чехов был на всех репетициях, но держался всегда как-то в сторонке. Он был скромный, застенчивый, и за кулисами я его редко видела» («Почему Савина отказалась играть в „Чайке“». — «Петербургская газета», 1910, 17 января, № 16).

За несколько дней до премьеры Чехов рассказывал издателю «Петербургской газеты» С. Н. Худекову: «Да, очень хороши и обстановка, и исполнение — мне все нравится <…> Не могу добиться, чтобы мне сыграли на гармонии „чижика“ так, как я бы этого желал, так, как слышит его сама страдающая Сарра… Очень хороша в ней Стрепетова; она, действительно, страдает и физически, и душой, живет на сцене…» (Н. Х<уде>кова. Мои воспоминания о Чехове. — «Петербургская газета», 1914, 2 июля, № 178).

Сестра Худековой Л. А. Авилова из того же рассказа вынесла впечатление, что Чехов тогда «сильно волновался, нервничал и чувствовал себя нездоровым» (Л. Авилова. Мои воспоминания. — «Русские ведомости», 1910, 17 января, № 13); «он очень недоволен артистами, не узнает своих героев и предчувствует, что пьеса провалится» (Л. Авилова. А. П. Чехов в моей жизни. — Чехов в воспоминаниях, стр. 202).

Однако успех пьесы на премьере оказался, по словам Авиловой, «громадный, шумный, блестящий» («Русские ведомости»). Другой очевидец тоже свидетельствовал: «Публика принимала пьесу чутко и шумно с первого акта, а по окончании третьего, после заключительной драматической сцены между Ивановым и больной Саррой, с увлечением разыгранной В. Н. Давыдовым и П. А. Стрепетовой, устроила автору, совместно с юбиляром-режиссером, восторженную овацию» (Ив. Щеглов. Из воспоминаний об Антоне Чехове. — «Нива». Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения, 1905, № 6, стлб. 248; Чехов в воспоминаниях, 1954, стр. 153).

1 февраля 1889 г. горячий поклонник Чехова Н. М. Соковнин устроил вечер, на котором присутствовали несколько писателей и актер П. М. Свободин. По воспоминанию Леонтьева (Щеглова), Чехов в тот день имел вид «сияющий, жизнерадостный, хотя несколько озадаченный размерами „ивановского успеха“ <…> а сам хозяин, поднимая бокал шампанского в честь Чехова, в заключение тоста торжественно приравнял чеховского „Иванова“ к грибоедовскому „Горе от ума“» (там же, стлб. 249–250 и стр. 153–154).

Вернувшись домой в Москву, он объяснял полушутя знакомым, что «бежал из Питера» «от сильных ощущений», «из сферы бенгальского огня» и «вернулся увенчанный лаврами» (К. Баранцевичу, 3 февраля; Д. Т. Савельеву, 4 февраля; Суворину, 4 февраля; Н. М. Линтваревой, 11 февраля 1889 г.).

Чехов был взволнован успехом спектакля и писал Суворину: «После того, как актеры сыграли моего „Иванова“, все они представляются мне родственниками <…> Я не могу забыть, что Стрепетова плакала после III акта и что все актеры от радости блуждали, как тени…» (4 февраля).

После постановки «Иванова» на сцене Александринского театра Чехов получил много писем с отзывами. Пьеса вызвала многочисленные отклики также и в литературных кругах.

М. И. Чайковский, считавший себя «отъявленнейшим чехистом» и присутствовавший на премьере, писал Чехову 7 февраля 1889 г. после второго спектакля: «Я смотрел пьесу с интересом и вниманием неослабным, много уловил новых прелестных черт и яснее заметил недостатки, а в общем по окончании ее остался при том же мнении, что это самое талантливое произведение из всех новых, какие я видел на Александринской сцене, и что в авторе ее сидит будущий великий драматург, который когда-нибудь скажет нечто великое». Особо он выделил исполнение кульминационного III акта: «Третий акт безусловно прошел еще лучше, чем на первом представлении, как-то цельнее, спокойнее. Мичурина хоть и была хуже Савиной, но, как говорится, „ансамбля не испортила“ и некоторые вещи сказала очень мило. Давыдов в сцене с доктором и с женою был превосходен, Стрепетова еще лучше: фразу „когда, когда он сказал?“ она произнесла внятнее и со стоном, от которого только камень, кажется, не заплачет. Я был потрясен до глубины души. Вся зала как один человек начала вызывать вас».